Витаутас Петкявичюс - Приключения Желудя [иллюстрации]
— Будет два, — повторил испуганный Жёлудь. Голубь удовлетворённо кивнул, прибавил к двум камешкам третий, а затем подумал немного и забрал его.
— Будет два, — по-прежнему твердил Жёлудь. Голубь даже присел от неожиданности, услышав такой быстрый и точный ответ. Потом он от четырёх отнял два, от пяти — три, от шести — четыре и даже от десяти — восемь. А Жёлудь на всё безошибочно отвечал:
— Будет два.
Собравшиеся вокруг дружки Жёлудя и просто любопытные прыгали от восторга.
— Пиши шестёрку! — кричали они Голубю.
— Присев, пишу, присев, пишу… На! — пробурчал Голубь и всё-таки поставил Жёлудю четвёрку.
Только экзаменатор Певец пошёл навстречу по желанию любопытных и разрешил Жёлудю самому выбрать песенку и спеть её присутствующим.
— Больше всего мне нравится та, что вы обо мне придумали, — ответил Жёлудь.
Такое прилежание ученика до того растрогало Певца, что он не выдержал и первый затянул им же сочинённую песенку. И все подхватили её. Поскольку экзамена по рисованию и лепке не было, Ворон под звуки песни вручил Жёлудю справку об окончании первого класса.
С того дня Жёлудь так зазнался, что уже не мог сговориться даже сам с собой.
Красноногая птица
После экзаменов начались бесконечные каникулы Жёлудя и бесконечные напасти жителей Дуба.
В благодарность Ласточке за уроки он однажды залепил глиной дверь её домика. Прилетевшая Ласточка стучалась снаружи, а птенцы изнутри, но ничего не могли поделать: Солнце так высушило глину, что пришлось звать на помощь мастера Дятла. Он пробил новое отверстие и вытащил через него голодных, еле дышавших птенцов.
Жёлудь сам испугался своей проделки и поклялся соседям больше так не делать. Но не прошло и нескольких дней, не успели жители дерева перестать судачить о его безобразном поведении, как Жёлудь взял табличку с надписью «Скворец» и повесил её над жилищем Воробья, а табличку с надписью «Воробей» прибил над дуплом Скворца. Сам же спрятался за ветку и стал ждать, что будет дальше.
Прилетел Скворец, летает вокруг и дивится:
— Если бы я был неграмотен, то подумал, что попал в гости к Воробью!
Прилетел домой Воробей и ничего не понимает:
— Видать, жена со Скворцом квартирой поменялась.
Воробей сунул голову в дупло, а Скворчиха как клюнет его в лоб! Воробьишка присел, встряхнулся и, когда перестали лететь искры из глаз, увидел, что в узкой двери его домика застрял Скворец.
Только теперь соседи поняли, что случилось, и тут же стали жаловаться Дубу.
Не успели они сообщить, в чём дело, как в пруду раздался страшный шум. Жёлудь плыл, взобравшись на спину Куотре, и размахивал прутом. Соседи бросились спасать бедняжку. Жёлудь плюхнулся в воду и исчез. Лишь под вечер он явился, держась за хвост одного из сыновей Воробья, тихий, с расквашенным носом.
Пока заживала рана, Жёлудя никто в глаза не видел. Однако вскоре он опять принялся за своё: забрался в гнездо к Ворону и набросал там колючек шиповника.
Вернулся на закате Ворон, летавший с воронятами на прогулку, и прилёг отдохнуть. Только вдруг что-то как кольнёт его в живот. «Уж не гвоздь ли я проглотил?» — подумал Ворон. Однако сразу же почувствовал новый укол. Старик пожаловался жене:
— Кра, кра, я колючку съел с утра.
Он попробовал перевернуться на бок, но его кольнуло в крыло. Потом в ногу и опять в живот. Ворон так раскаркался, что слетелись все соседи. Осмотрели чернокрылого да так и ойкнули от удивления: всё тело Ворона было утыкано шипами!
Этот случай положил конец терпению соседей. Однажды вечером они собрались все вместе, соорудили небольшую будку из глины, приделали решётку и решили, что будут держать в ней Жёлудя за каждый проступок.
Но озорник нисколько не огорчился. Ему даже понравилась такая игра. Он не стал сопротивляться и сам залез в эту тюрьму. Соседи не могли поверить в такое счастье и толпились возле окошка, чтобы посмотреть, действительно ли этот неслух наконец утихомирился. А Жёлудь лежал, свернувшись калачиком, и краем глаза наблюдал за решёткой.
Первым заметил подвох Голубь. Он удивлённо воскликнул:
— Был бел, стал чёрен!
Все, кто хотел посмотреть на Жёлудя через решётку, испачкали себе живот, голову или клюв, так как Жёлудь заранее вымазал решётку тюрьмы сажей.
Жители Дуба вконец расстроились и опустили руки. Только старый Ворон, посоветовавшись с Дубом, полетел к своему мудрому приятелю Филину спросить, что делать с озорником, которому не помогает даже тюрьма.
На другой день ехали мимо корреспонденты и остановились отдохнуть в тени Дуба. Жёлудь глянул на них, потом на себя и загордился:
— А чем я хуже? И я учёный, и на мне берет, да ещё с помпончиком, и я буду путешествовать и записывать.
— Да у тебя под беретом-то ничего нет, — добродушно урезонивал его Дуб.
Жёлудь страшно обиделся. Он показал отцу язык и стал кричать:
— Ты старый болтун, сам ничего не знаешь! Как задумал Жёлудь, так и поступил: свернул трубочкой тетрадь, заложил за ухо перо Воробья, повесил на шею чернильницу Улитки с калиновыми чернилами и пустился в путь. Он шёл, подпрыгивая и распевая во всё горло любимую песню:
Я сегодняМал и мелок,Просто Жёлудь-недомерок.Завтра стануДубом взрослым,Всех лесовВладыкой грозным!
Дуб махал сыну ветвями, провожал его заботливым отцовским взглядом и тяжело вздыхал:
— Нехорошо, нехорошо уходить из дому.
А Жёлудь прыгал, скакал, пугал придорожных кузнечиков, гонял жуков и всё удалялся и удалялся от дома. Сколько времени он так шёл — трудно сказать. Вначале он считал деревья, что росли вдоль дороги, но очень скоро не хватило пальцев на руках и ногах, и Жёлудь сбился со счёта. Тогда он взобрался на самый высокий стебелёк, чтобы осмотреться. Вокруг не было ни одной живой души, только вдали разгуливала на лугу какая-то странная красноногая птица с белым хвостом.
— Здорово, Гусь! — крикнул, подбежав, озорник. — Будем знакомы: я знаменитый корреспондент самой толстой в мире газеты.
Птица посмотрела на него, склонив голову набок, и застучала клювом:
— Кто-кто-кто ты таков?
— Ко-ко-корреспондент, — передразнил Жёлудь.
— А кто-кто-кто я таков?
— Гусь.
— То-то-тогда здорово, Червяк!
— Ты не только глухой, но и слепой вдобавок, — разозлился на птицу Жёлудь.
— Если я Гусь, то почему бы тебе не быть Червяком? — спокойно ответила птица.
— Не смей оскорблять меня: я сын Дуба!
— Знаю. Но в то же время ты и самый большой невежда, если не можешь отличить Аиста от Гуся. Не хорохорься, я тебя как облупленного знаю. О твоём беспутстве уже все лягушки квакают.
Жёлудь даже не покраснел от этих слов. Он по-прежнему не уступал Аисту:
— На нашем дереве не только птицы, но и Улитка стихами говорит, а ты не умеешь.
— Могу и стихами, — ответил Аист.
Немного подумав, он произнёс:
Та-та-таИ тук-тук-тук.Что ж ты вздор болтаешь,Друг?Видно, нет в тебеСтыда!Тук-тук-тукИ та-та-та.
Видя, что на вранье далеко не уедешь, Жёлудь хотел было улизнуть, но Аист схватил его за шиворот и сказал:
— Раз уж ты такой любитель стихов, так послушай, что болотные соловьи о тебе квакают.
Жёлудь пытался брыкаться, царапаться, но это не помогло. Аист притащил баловника к ближайшему болоту и, не выпуская из клюва, заставил слушать. Очень скоро двоюродные сестры Куотре хором затянули в его честь такую песню:
Жёлудь — лодырьИ хвастун!Это видноЗа версту.ХвастунишкуСтарый ДубНа своюРастит беду.
Однако и это не подействовало на Жёлудя. Он схватил камень и запустил в болото.
— Замолчите, пучеглазые! — крикнул он. — Вот нажалуюсь отцу, тогда узнаете.
Но лягушки не унимались. Они, по-видимому, решили воспеть все подвиги озорника: как он дрался, обижал слабых, не слушался старших и вечно задирал нос. Но и Жёлудь не сдавался: как только где-нибудь раздавались голоса лягушек, он бросал туда несколько камней.
Добрых полчаса шло это сражение. Но лягушек было больше — не долетит еще камень в один конец пруда, как на другом конце уже несколько голосов кричат:
— Ква-ква-ква, засучи-ка рукава!
Жёлудь — и туда камнями!
Но вот уже с другой стороны доносится:
— Квак-квак-квак, криворукий дурак!
Жёлудь — и туда камнем!
А из третьего угла ещё громче хохочут:
— А у Жёлудя, ква-ква, дубовая голова!
У драчуна иссякли и силы и терпение, а лягушки так орали, что всё гремело на несколько километров вокруг. А тут ещё откликнулись их родственники из других мест. Такого единодушного отпора озорник никогда не видывал. От злости он заткнул уши и зажмурился.
